Эксперт Александр Балицкий рассуждает о том, что новая модель высшего образования заработает в 2027 году:
Все-таки неслучайно говорят, что новое – это хорошо забытое старое. Ведь мы, по сути, пытаемся вернуть тот позитив, которым обладало отечественное высшее образование еще в советские времена, когда оно считалось одним из лучших в мире. По известным причинам мы отходили от этой модели, присоединившись к Болонскому процессу (который, простите, мне всегда хочется назвать с насмешкой «Болонской процессией»), а сейчас пытаемся вернуться назад, прикрывая это красивыми формулировками. И, на мой взгляд, конкретные сроки перехода на эту как бы новую модель высшего образования не так важны, как суть.
Действительно, переход к Болонской системе больно ударил по нашим вузам, и они готовы хоть сейчас сделать все, чтобы вернуться к той отлаженной модели, которая существовала раньше. Единственное, что меня смущает в этой ситуации, – так это то, что мы и при переходе к Болонской системе говорили о том, чтобы первые годы высшего образования студентам давали базу, фундамент, на котором будет выстраиваться специальная подготовка – и это, мол, позволит нам получать хорошего, грамотного специалиста. И сейчас говорим, что образование будет построено по такому принципу.
В целом начальный двухгодичный период высшего образования и дает тот необходимый фундамент, который восполняет все недочеты образования среднего и позволяет избавиться от всего, что не дает сегодня вузам на приличной основе вести подготовку специалистов. Так что эти два года мы отводим под базовую подготовку не от хорошей жизни, а от необходимости во многом скорректировать и поправить то, что не доделала в массе своей школа. И тут, на мой взгляд, другого пути пока нет, потому что на первом-втором курсах вузов идет колоссальный отсев, уходит до 40% студентов в некоторых вузах.
То есть между тем, что дает школа, и тем, что требует вуз, на сегодня существует колоссальный люфт. Вузовская планка была понижена в период становления бакалавриата и магистратуры, но теперь мы вновь пытаемся поднять ее. Потому что о добротной подготовке специалистов на той базе, которую дает сегодня школа, говорить нельзя. То есть курс мы выбираем правильный, но досадно, что мы не столько хотим что-то принципиально изменить, сколько пытаемся вновь войти в ту реку, из которой вышли.
Сложно сказать, к чему это приведет. Боюсь, что при наших метаниях из стороны в сторону, при наших ужимках и прыжках, как это называл Крылов, мы в ходе модернизации системы высшего образования придумаем еще что-нибудь. Хотелось бы, конечно, чтобы благие намерения восстановить то, что было хорошего, не повели наше высшее образование туда, куда обычно ведут дороги благих намерений. Но, к сожалению, пока в этом уравнении больше неизвестных, чем известных, и делать взвешенные прогнозы чрезвычайно сложно.
А сама идея, повторю, хороша. Тем более что нам надо решить задачу огромной важности: надо начать готовить специалистов, которые могут быть максимально востребованы самыми разными отраслями. Этого высшее образование, по мнению работодателей, на сегодня не обеспечивает.
«Раннее включение в рабочие и прикладные профессии», а также «меньше теоретиков, а больше практиков» – не знаю, насколько хорошим для нас окажется следование этим принципам. Все-таки без хорошей теоретической подготовки и хороший практик вряд ли может работать. Но если нам удастся совместить предоставление образования действительно высокого уровня, как в СССР, и практическую направленность подготовки специалистов, то задача будет решена. И от того, насколько нам это удастся, зависит гораздо большее, чем от конкретных дат перехода к очередной новой системе высшего образования.