Эксперт Антон Чаблин рассуждает о том, что федеральные СМИ значительно сократили количество упоминаний о пандемии:
С точки зрения коммуникативиста пик упоминаемости темы коронавируса в апреле был связан с рядом факторов. Самый главный — это эффект новизны, ведь именно с конца марта началось быстрое распространение инфекции в России, кроме того, были введены ограничительные меры, которые для нашей страны стали неожиданными. Напомню, что только 23 марта было прекращено авиасообщение, а с 30 марта введен общестрановой локдаун. Вполне логично, что медиа об этом активно и писали.
Общее количество публикаций, посвященных коронавирусу в официально зарегистрированных медиа — не самый информативный показатель. Помимо этого стоит учитывать, скажем, и публикационную активность в Telegram, который в ряде регионов имеет намного большее распространение и, соответственно, влиятельность.
Речь, например, о регионах Северного Кавказа, где ковид-повестка, несомненно, не так активно освещалась (в количественном отношении), как в крупнейших изданиях Москвы, Санкт-Петербурга или Урала, зато вызывала куда больший социально-политический эффект.
Мы ведь видим, что ковид-повестка использовалась (с началом так называемой второй волны и продолжает использоваться) отдельными группами влияния для решения их политических задач. Давайте вспомним, как использовался Telegram для потенцирования внутриэлитного недовольства главами Дагестана, Карачаево-Черкесии, Северной Осетии, а затем и Калмыкии и отчасти уже Кабардино-Балкарии.
Если медиа в крупных и экономически развитых регионах освещали коронавирусную тему чаще в нейтральных тонах, то на Северном Кавказе те же альтернативные каналы коммуникации (соцсети, анонимные Telegram-каналы, мессенджеры) использовались для распространения откровенных фейков. Фактически, речь шла о прощупывании власти на прочность.
Я не склонен считать, что делалось это просто так — за каждой волной фейков (особенно теми, в которых персонализировалась ответственность на том же Битарове, Темрезове, Хасикове) непременно стояла та или иная группа медиа-влияния. Конечная цель понятна — использовать откровенно хайповую федеральную тему для дестабилизации ситуации. Напомню, что, например, в той же Северной Осетии или Карачаево-Черкесии в будущем году предстоит избрание глав (точнее, голосование в парламенте).
Согласитесь, что при несоизмеримо более высоких цифрам заболеваемости и смертности, например, в Ростовской области там ни весной, ни летом, ни даже сейчас не было столь же активных попыток раскачивания ситуации в информационном пространстве. И объясняется это принципиально иной структурой потребления массовой информации, и, в свою очередь, иными целями использования медиа-инструментария.
В этой связи, конечно, одними репрессивными мерами (штрафы и досудебная блокировка медиа за распространение фейков) проблему не решить. Власти должны оперативнее и полнее предоставлять информацию по принимаемым профилактическим мерам, создании резерва по койкоместам, оказанию поддержки бизнесу, пострадавшему от ограничительных мер.
Но главы в республиках, оказавшихся «мишенями» информационных атак, наконец это поняли, и сегодня через соцсети уже делятся такой информацией.