Эксперт Алексей Белогорьев рассуждает о том, что Россия намерена сохранить курс на декарбонизацию:
Вынужденный «разворот России на Восток», как это называли последние лет 15-20, происходит из-за ввода эмбарго на нефть и нефтепродукты со стороны стран ЕС и обвального снижения по разным причинам поставок туда российского газа. Здесь важен вынужденный характер этого процесса, поскольку российский нефтегазовый комплекс со времен СССР был во многом ориентирован на увеличение экспорта продукции в Европу. С тех пор европейский рынок рассматривался как основной, ключевой и в среднесрочной, и долгосрочной перспективе.
Мы полагали, что по крайней мере до 2040-х годов, если не дольше, Европа останется нашим основным рынком сбыта и для газа, и для нефти. Никто не ожидал столь резкого разлада в отношениях с Западом. Поэтому тот «разворот на Восток», который происходил последние 20 лет, был весьма плавным и рассматривался как дополнение к европейскому рынку, а не как его замена. И когда сейчас говорят, что азиатские рынки газа смогут заместить для нас европейский рынок, это во многом не так, поскольку емкость азиатских рынков не настолько велика. Не говоря уже о том, что нет возможности заместить эти объемы в короткие сроки.
Речь мы прежде всего ведем о газе, в меньшей степени о нефти. И что касается проблем с проводным газом, нефтью и нефтепродуктами, то первая из них – большие выпадающие объемы экспорта (и, соответственно, добычи и переработки). Замесить тут можно что-то очень ограниченное и скорее в долгосрочной перспективе. По нефти ситуация проще, это более универсальный товар, который за счет танкерных поставок не имеет логистических ограничений (в отличие от трубопроводного газа). Если же говорить про газ, то в силу географических особенностей России у нас есть всего три рынка, на которые мы можем поставлять его через трубопроводы: Европа, страны СНГ и Китай. Все остальные варианты либо нерентабельны, либо не имеют практического смысла.
Рассматривались возможности поставок газа в Японию, в Корею, даже возможность подключения к трансафганскому трубопроводу для поставок в Пакистан и Индию, но все эти проекты экономически себя не окупают, по крайней мере по тем расчетам, которые раньше делались. Получается, что кроме Китая рынков сбыта трубопроводного газа у нас нет. Есть, конечно, Монголия, но там потребность в газе небольшая. А у Китая есть своя проблема – его руководство не понимает, каким будет спрос на газ в 2030 годы. На этот счет есть разные прогнозы, и они сильно отличаются друг от друга. Это во многом зависит от динамики добычи, которая таит в себе много неопределенности, и от дальнейшей низкоуглеродной политики, которая тоже еще не сформулирована. Так что каким там будет спрос тогда – вопрос открытый.
К тому же российский газ – далеко не единственный его источник. Есть у Китая и доступ к СПГ, который доставлять и быстрее, и проще, и даже дешевле, особенно в прибрежные регионы; есть и возможности увеличения поставок туркменского газа. В общем, сможет ли Россия заметно увеличить поставки в Китай сверх контрольных объемов, остается неизвестным. А вот по СПГ у нас большие перспективы, но они упираются в технологические санкции, которые были введены в апреле 2022 года и дополнены корпоративными санкциями ведущих производителей оборудования для крупнотоннажного сжижения газа. Собственные же технологии сжижения у нас отсутствуют, и в какие сроки нам в этом аспекте удастся совершить импортозамещение, пока непонятно.
Россия может удивить мир, быстро решив этот вопрос, а может и оправдать пессимистичные сценарии тех, кто не очень верит в ее прорыв в этой области. Но если нам все же удастся увеличить производство СПГ, перед нами откроются достаточно большие рынки сбыта в Южной и Юго-Восточной Азии прежде всего. В долгосрочной перспективе именно они станут основным драйвером развития экспорта СПГ.